Фото: mollyflanaganphotography.pass.us Христос терпел и нам велел? Что значит любить? Это всегда прийти на помощь, даже когда тебе неудобно? Даже когда ты чувствуешь, что человек наглеет, но отказать все равно боишься? Елена Кучеренко размышляет, почему так сложно сказать «нет» и отстоять свои границы.
«Можно взять тебя на ручки?»
Елена Кучеренко
Случилась тут с нашей Машей забавная история.
Мы гуляли в парке. У дочери четко виден синдром Дауна, поэтому люди всегда обращают на нее внимание и тепло реагируют. Кто-то улыбается, кто-то пытается с нами познакомиться. Хозяева аттракционов часто катают Машу бесплатно. Нас вечно чем-то угощают, что-то дарят. Кто-то ведет себя обычно — ну СД и СД. Кто-то интересуется — а какие эти дети? И мы знакомимся. В общем, как оказалось, к синдрому прилагается еще и немало приятных ништяков.
Вот так же с позитивом подошла в парке к Маше одна милая женщина. Сначала она просто строила ей глазки и громко и восхищенно вздыхала: «Ах, какая прелесть!» Так громко, что народ начал останавливаться и всматриваться, что там такого прелестного. А потом решила с ней заговорить.
— Ой, какая тут у нас чудесная девочка, — сказала она дочке. — Привет, солнышко!
Маша — человек воспитанный. Она улыбнулась и помахала в ответ.
— Можно взять тебя на ручки? — при этом женщина посмотрела на меня, мол, разрешаешь, мамаша?
Не могу сказать, что меня приводит в неописуемый восторг, когда случайные прохожие хватают моих детей на руки. Но, с другой стороны, женщина явно хотела как-то поддержать маму с особым ребенком, то есть нас. А в нашем лице — все такие семьи. Так что я просто предложила ей спросить у Маши.
На лице женщины мелькнуло недоумение. Она явно не ожидала, что странная маман не падает в обморок от счастья, а считает, что у ее умственно отсталого «питомца» может быть хоть какое-то мнение. Тем не менее она повернулась к Маше:
— Так что, можно взять тебя на ручки?
Дочка пару секунд подумала, осмотрела женщину и ответила:
— Нет.
Я удивилась. Маша — ребенок приветливый. Ручки любит, и мужские и женские, и знакомые и нет. И идет на них легко и радостно. Раздраженно удивилась и женщина. Но сдержалась.
— Ну, пожа-а-а-алуйста! — протянула наша новая знакомая.
— Нет!
Женщина опять посмотрела на меня. Мол, повлияй на ситуацию, пока я добрая, что стоишь, как истукан.
Я беспомощно развела руками и опять перевела стрелки на своего трехлетнего ребенка. Мне, честно говоря, было интересно, чем все это закончится.
— А я все равно возьму! — сказала дама, поняв, наверное, что со мной каши не сваришь, а ее благородный порыв может просто повиснуть в воздухе.
И расплылась в такой широченной и угрожающей улыбке, что мне показалось: зубов у нее во рту даже больше, чем положено. Шевеля пальцами, она протянула к Маше руки. Но та сделала шаг назад и неожиданно даже для меня выдала:
— Тетя! Уйди!
Женщина так и замерла с протянутыми руками и бесконтрольно уплывающей куда-то в сторону улыбкой. Пришла в себя и удивленно пробормотала:
— Надо же! Я думала, они все такие солнечные! А смотри-ка — нормальный ребенок.
Но развернулась и недовольная ушла. Улыбка тоскливо поплелась за ней.
На какое-то мгновение мне стало неудобно. Даже захотелось кинуться за ней следом и извиниться. Но Маша уже тянула меня за руку.
А ночью я лежала, думала и завидовала дочке.
«Я же помогатель»
Сейчас будет страшное признание. Четко и ясно отказывать, как моя милая крошка с синдромом Дауна, я не умею. И защищать свои границы — тоже.
— Открывай, я уже стою у подъезда, — раздается неожиданный звонок по телефону.
— Э-э-э-э… Ну-у-у…
Дальше я хочу сказать: лучше предупреждать, я занята, мне нужно успеть что-то приготовить поесть, потом погулять с Машей, потом остается максимум пятнадцать минут что-то написать, потом куча еще всего… Но однажды мне сказали: «Чем ты можешь быть занята, ты же не работаешь».
И я открываю. Я же правда не работаю. Да и неудобно как-то — человек уже пришел. Хороший человек. И весь вечер жду, когда же он уже свалит…
— Тебя что, опять угораздило забеременеть?
— Э-э-э-э… Ну-у-у…
Это достаточно близкие люди. И я оправдываюсь, что не хотела, но так уж получилось. Человек же знакомый, хороший, он мне много помогал. Как же можно его отправить…
Неудобно отказаться дать денег в долг, когда у меня их правда нет. Когда все же отказываю — мучаюсь ночами. Тем более, что после одного такого отказа в интернете меня просто покрыли матом за наплевательское отношение к людям.
Неудобно напоминать, что тебе должны денег. Просили буквально на пару дней. Я объяснила, что на пару могу, да, но не больше. Все рассчитано до копейки. Прошла неделя, вторая, третья. Тишина. И я молчу. Неудобно как-то. Человек же и так знает, что у нас пять детей и мы люди небогатые.
Неудобно отказаться написать чьей-то дочке сочинение. «Ты же все равно пишешь каждый день».
Временами меня тошнит от того, что я пишу. Я мечтаю хотя бы пару дней ничего не писать. Я ненавижу все эти буквы, предложения и программу Writer в телефоне. Но неудобно отказать. Писать — это же мое хобби, в конце концов. Кто, если не я…
— Елена, вы такой светлый человечек и у вас столько подписчиков. Мы в большом затруднении. Не можем решить, какие приобрести светодиоды. Не могли бы вы расспросить ваших знакомых, сделать обзор с отзывами и найти для нас самые лучшие и самые дешевые. На все есть два дня, потом мы летим в Майами. Чао!
«Идите на фиг! Где я и где светодиоды!!» — но это про себя. А в фейсбуке: «Дорогие друзья, хорошие люди попали в очень трудную жизненную ситуацию…» Неудобно же. Я же светлый человечек.
«Вас отметили в комментарии», — сигнализирует тот же фейсбук. Ладони начинают потеть. «Вам не хватает денег оплатить кредит на машину? Вон соседка соседки говорила, что Кучеренко собирает деньги. Кучеренко, помогатель, глянь!» Ниже три коммента подряд: «Кучеренко, ау-у-у-у!»
Я тихо сливаюсь. Потому что послать как-то неудобно. Я же помогатель.
«Петька — дурак!»
Откуда это? Я не знаю. Может, из детства?
«Это достаточно часто встречается в постсоветском пространстве. Многих воспитывали социально удобными, без личных границ, все на благо общества», — написала мне знакомая в одном комментарии в фейсбуке.
Возможно…
В мидовской среде, в которой я выросла, даже ребенок должен был быть социально комфортным. За каждый твой шаг должно было быть «удобно» перед людьми. И это отпечаталось в моей душе каленым железом.
— Леночка (Верочка/Олечка), поиграй с Петей, а то перед его мамой неудобно.
Мы хотели играть с Васей. Потому что Вася — добрый и веселый. А Петя — вредный и противный. И не играть он будет, а командовать нами. Отберет все наши игрушки, а мы должны молчать — жадничать стыдно. Тем более, он сын советника посла. И мы играли с Петей, как просили родители, чтобы всем было за нас удобно. И среди взрослых как-то не принято было рефлексировать, что чувствуют сами Леночка, Верочка или Олечка.
Петя был редким хулиганом. И однажды, когда нас, детей, разбирали по домам родители, одна девочка неслась по посольству (это было в Греции) с фонтаном слез и криками:
— А-а-а-а-а. Петька — дурак! Дурак!
Выяснилось, что мальчик подошел к ней, снял трусы и сказал:
— Смотри! П*****ка!
Пете было лет девять, на минуточку. Не младенец. И девочка была в шоке. Я стояла рядом и слышала, как папа ее сказал:
— Зачем ты обзываешься, неудобно же. Родители его услышат! Ты, наверное, сама попросила его показать.
Повторю, папа Петьки был советником. То есть снимать трусы и гоняться за девчонками, потрясая предпубертатными гениталиями удобно, а защищаться нет?
Вот и вырастали люди, не понимающие, где начинаются их границы и есть ли они вообще. И считающие, что они всем все должны.
Слава Богу, до такого у нас в семье никогда не доходило.
Бог терпел и нам велел
О том, что после прихода в Церковь эта моя проблема лишь усугубилась, наверное и говорить не стоит. Ты теперь не человек, а раб Божий. Только часто забывается, что раб-то БОЖИЙ, а не чей-то личный.
Помню, на заре моего воцерковления я очень возмутилась сценой, которой стала свидетельницей. Батюшка настойчиво благословлял прихожанина положить у него в ванной комнате (в батюшкиной, в смысле) плитку. Бесплатно! Я так поняла, прихожанин этот занимается ремонтом. Мужчина согласился и озвучил плату. Батюшка удивленно на него посмотрел и изрек:
— Так это же за послушание.
Прихожанин оказался дерзким:
— Послушание послушанием, но стоить это будет столько-то.
Батюшка был очень недоволен. Недовольна была и я. Причем не батюшкой, а строптивым прихожанином, который отказался бесплатно трудиться ради Христа. Что бы тебя ни попросили, ты должен все бросить и сделать. Это по-христиански…
— Ну, батюшка, молодец! Смирил так смирил! — говорили про какого-нибудь священника, который прилюдно унизил человека. — Прямо глас Божий, а не батюшка.
И я думала, что так правильно, так по-православному. Тебя назвали перед всем приходом набитой дурой, а ты смиряйся. Потому что Бог терпел и нам велел. Без смиренья нет спасенья.
— Аллоу! Это сестра во Христе Елена? Мне нужно, чтобы вы срочно приехали с вашей, прости Господи, Юго-Западной в наши благословенные Химки за шкафом! Я знаю, вам не сложно, вы же христианка. У меня умерла бабушка, и не выбрасывать же этот хлам. Правда, ему 240 лет, но если его не трогать, не открывать и им не пользоваться, то он простоит еще столько же. Вы же раздаете вещи? Вот и хочу сделать доброе дело ради Христа, да побыстрее! У меня еще и другие дела есть, поважнее! Жду через два часа! Кстати, у бабушки еще осталось начатое варенье 1976 года, я вам его тоже отдам. Оно засахарилось, но поковыряете там, деток покормите. Аллоу, вы что молчите?
«Тамбовский волк тебе сестра, — вертится в голове. — Себе поковыряй там».
Но как-то неудобно, человек же хочет сделать доброе дело.
И вместо того, чтобы сказать, что такой шкаф никому не нужен, и вообще у меня нет ни времени, ни желания, ни водительского навыка ехать в Химки на другой конец Москвы, что у меня часть детей болеет, у Маши массаж, а вековым вареньем лучше травить тараканов… Вместо всего этого очень логичного я вдруг начинаю вдохновенно врать. Потому что мои дела, муж, дети, собаки, коты, чьи-то сопли, болячки кажутся такими мелкими по сравнению с благородным порывом этой прекрасной женщины. Их даже озвучить стыдно. И придумываю что-то такое, чтобы наверняка:
— Спаси Господи, спаси Господи! Дай вам Бог многая лета, здоровья, денег, детей, внуков, мужа, ума… Я бы рада к вам метнуться, я же христианка… Но очень некстати я сегодня улетаю в космос с межгалактической экспедицией. Прямо до боли обидно! Слезки градком… Так благословили, да… Аллоу! Куда идти? На какие буквы? Сестра, вас не слышно!
А прямо и честно сказать: «Нет, я не хочу! Просто не хочу!» — это нельзя! Вы что! Это равносильно богоотступничеству! Ведь в каждом встречном Христос!
Есть ли у любви границы
Вот в этом, если серьезно, и вся загвоздка для меня. В каждом — Христос! И я не знаю, в каких случаях верующий человек имеет право отказать в помощи, защитить свои границы и имеет ли это право вообще.
Понятно, что если целью жизни станет охрана личных границ, то наступит конец света. Смысла в существовании человечества не будет. Очень здорово, когда люди заботятся друг о друге, подставляют плечо, протягивают руку в беде, просят о помощи и помогают. Это по-человечески и это по-христиански. Я сама люблю это делать и часто сама предлагаю помощь. Люблю гостей и рада, когда у нас кому-то тепло и уютно. Как и все. Мне кажется, это просто инстинкт. И в конце концов Господь дал заповедь «возлюби», а не чтобы тебя возлюбили и не лезли к тебе любимому со своими дурацкими просьбами. Другого пути в Царствие Небесное, кроме любви, нет.
Но я поймала себя на мысли, что когда я все же не рада и не могу и когда у человека совсем не беда, а он просто обнаглел, я не умею спокойно сказать: «Нет».
Огрызнуться могу — от бессилия больше. Блок поставить могу. Отправить в интернете в бан могу. Проораться могу, когда уже нет ни сил, ни нервов, когда просто берут измором и падает планка.
Но достойно, простыми словами, аргументированно, с чистой совестью и спокойным ощущением своей правоты, без тягостного чувства вины сказать «нет» не могу. И главное: можно ли отказывать? Есть ли у любви границы?
Да и о чем я, собственно. Если заглянуть вглубь души, оттуда выглянет «чертик» и ласково скажет: «Зайка, нельзя говорить “нет” не потому, что в каждом встречном Христос. А потому что НЕУДОБНО. Будь удобной». Наверное, это и есть гордыня. И с христианством это ничего общего не имеет.
Кстати, написав все это, я поняла, что мало того, что не знаю, где мои границы, еще и не чувствую чужих. Это другая сторона медали.
…И в тот день, когда моя Маша с синдромом Дауна четко, ясно и культурно смогла сказать той женщине «нет», отстоять свое право не хотеть и мучительно потом не рефлексировать, я ей позавидовала, да. Надеюсь, она такой и останется. Доброй, ласковой, дружелюбной. Но умеющей спокойно сказать тому, кто берет измором: «Тетя! Уйди!»
Фото: shutterstock
