фото: Алина Голубь
Сейчас многие воспринимают Юлию Пересильд «как ту самую актрису, которая летала в космос». Действительно, жизнь разделилась для нее на «до и после». А фильм «Вызов» стал в чем-то и вызовом самой себе, ее готовности открыть новую главу и в жизни личной.
— Юля, прошло почти полтора года после полета. Не кажется ли тебе порой, что все это было как будто не с тобой?
— Не скажу так, но мне кажется, что это было очень давно, лет десять назад. Когда я слышу новости со станции, то, с одной стороны, не верю, что была там, а с другой — очень переживаю за все, что происходит, чувствую свою причастность, ощущаю, что речь идет о чем-то родном.
— Если бы тебе сейчас сказали, что нужно что-то доснять из космической части и есть возможность снова полететь, как бы ты поступила?
— Мне бы очень хотелось полететь, но, оберегая своих близких, я бы уже этого не сделала. Если гипотетически предположить, что я одна, тогда точно согласилась бы.
— Ты знаешь, как они за тебя переживали и внутренне не хотели этого, но не отговаривали?
— Думаю, и по мне, и по Климу было видно, что говорить хоть что-то бессмысленно, мы были очень заряжены на эту историю. И семьи нас поддерживали, хотя, конечно, я знаю, что в глубине души мои дети и родители совсем не хотели этого. Точнее, им было радостно, что происходит нечто значительное, но всем нужна здоровая и, главное, живая мама и дочь. И странным образом в этот период круг людей разделился, и чем ближе был человек, тем меньше он кричал: «Ура! Давай! Вперед! За звездами». Для меня показательным стал мой день рождения, 5 сентября, как раз накануне отъезда на Байконур. Я обещала друзьям еще год назад собраться по этому поводу, и вдруг подумала, что не буду отмечать, потому что тридцать семь — мистическая цифра, на ней у многих все заканчивалось. Но мы все равно посидели у меня с близкими людьми, с однокурсниками. И уже под конец вечера (а разговоры в основном крутились вокруг космоса) Наташа Ноздрина не выдержала и сказала: «Юля, не надо. Ну зачем? А если, не дай бог? Остановись». Я ответила, что уже поздно, и в этот момент увидела в глазах друзей, что они все с ней солидарны. Просто никто не произносил это вслух, потому что понимали: ничего уже не изменишь, но волнение у всех было на высоком градусе. А как вели себя дочки, кто из них больше боялся? Думаю, они обе осознавали, что происходит, но Маша все переживала внутри, а Аня давала интервью, рассказывала, как это все круто, ушла в открытый позитив. Но уже когда все завершилось, я увидела, что они пережили что-то очень большое. И за год подготовки и самого полета они выросли, по-человечески стали взрослыми. Весь этот период был напряженным, но мне кажется, самый трудный момент для всех вас — это Байконур, где родным нельзя было показать тебе свои эмоции… И мама, и девчонки — молодцы, они управляли собой, и в этом тоже их героизм. У нас было всего две встречи, одна — после их прилета, когда нам разрешили повидаться через забор, а другая — за стеклом за день до старта. Самое трудное — как раз эти прощания. И ты же не остаешься с ними наедине, значит, должна сохранять боевой дух, бодриться. А первое прощание было перед отлетом на Байконур. Я не знаю, как переживал их Клим, он все-таки режиссер, а у меня такие моменты сразу вызывают массу эмоций. Все, что я прошла от начала и до конца, это колоссальный актерский опыт.
— У космонавтов есть свои суеверия. Вас в них посвятили? И были ли какие-то лично у тебя?
— Я сейчас как раз закончила книгу о своем космическом путешествии и отдельную главу посвятила суевериям и приметам. Я смеялась, что у космонавтов тысяча и одна традиция, потому что всегда считала, что актеры и вообще театральные люди очень суеверны, а оказалось, что мы по сравнению с ними дети. Я в жизни человек не очень суеверный, выношу мусор по вечерам, но мы как люди в этой отрасли новые подходили к их традициям с уважением. И у меня хватило сил выполнить все, что имеется у них в арсенале, хотя без иронии относиться к чему-то было невозможно. Известно, что надо пописать на колесо автобуса, везущего к стартовой площадке, что я тоже исполнила, хотя девочкам надо еще постараться это сделать. (Смеется.)
— А есть у космонавтов суеверия, касающиеся каких-то слов, из серии, что мысль материальна? Вот даже «прощание» не очень звучит в таком контексте…
— Они не говорят «последний», но и киношники не произносят «последний съемочный день» или «последний кадр», только «крайний». А слову «прощание» у меня посвящена отдельная глава, я писала о том, как для себя пыталась его переформулировать. Потому что, честно скажу, оно звучит страшно. Ты оставила прощальное письмо дочкам. Это же очень страшно и суеверно, на мой взгляд… Я не боюсь этого. И завещания, и письма говорят лишь о том, что ты хочешь подготовить своих близких людей, это ответственность за родных.
— Во время отбора и подготовки у тебя ни разу не было психологического срыва, желания, пусть минутного, свернуть с пути?
— Срыва не было, но поскольку и отбор, и подготовка каждый день приносили массу проблем, то, когда они появлялись, казалось, что их никогда не решить, не справиться. И, конечно же, первым желанием, как у любого человека, было отказаться.
— Например?
— Помимо всего, что происходило в ЦПК (Центр подготовки космонавтов), я в то время сталкивалась с неверием в меня людей и палками в колеса. Каждый день подкидывал какие-то новые проблемы. И центрифуга во всем этом была большим счастьем, равно как и сам космос. Тут ты хотя бы понимала, ради чего оно, а когда испытания повседневные, человеческие, даже в чем-то мелкие, и их много, пройти через них довольно сложно.
— А вообще ты проходила испытания в виде палок в колеса?
— Много, мне как-то везет на это. (Смеется.) Я женщина self-made и не думаю, что какой-то человек, который сделал себя сам,сказал бы, что это легко. Но вокруг меня существует флер, что я счастливчик, у которого все получается, и это всегда обидно. В нашей стране очень живуч стереотип, что если мужчина чего-то добился, то он сделал это сам, а если женщина, то у нее за спиной стоят какие-то влиятельные лица мужского пола.
— Какие свершения дались тебе тяжелее всего именно потому, что они сопровождались подобным негативом?
—Поступление в театральный институт, например. Девочка из Пскова прошла сама на бесплатное отделение при конкурсе двести человек на место. В моем городе никто не знал, кто такой наш мастер Кудряшов, поэтому тут же пошли разговоры, что у меня с ним роман. (Улыбается.) Или какая-то актриса говорит: «Почему она попала в Театр Наций, а я нет?» Не потому же, что она спит три-четыре часа в сутки и работает как лошадь. Это же неприятно признавать. Почему она полетела? Да связи у нее… Это не разрушить, потому что таким образом людям, которые не способны тратиться и убиваться ради идеи, проще объяснить себе, почему у них не получилось.
—До космоса писали ужасные вещи об экранизации «Угрюмреки», о тебе и даже о твоей внешности. Как реагируешь и что ранит сильнее — когда оскорбляют актрису или женщину?
—Не скажу, что от количества хейта переживаю его легче, но в какой-то момент перестаю читать это все. Знаю, что я хорошая актриса и что моя профессия в моих руках, но у любого профессионала может что-то получаться, а что-то нет. Красивая ли я женщина? Мне всего хватает. Серьезно ранили обвинения хейтеров, не понимающих, к чему еще придраться, в растрате выделенных на полет в космос денег, каких-то бюджетов, к которым я не имела никакого отношения. Я никогда не интересовалась бюджетом фильма, некомпетентна. И когда стали писать, что из-за меня погибнут дети, это было больно и обидно, потому что много лет своей жизни я посвятила фонду «Галчонок». Вот тут моя ахиллесова пята, потому что я столько сил, энергии, нервов, переживаний вкладываю. Все остальное могу пережить достаточно легко, я самодостаточный человек и не пряник, чтобы нравиться всем. Хотя все равно это неприятно, особенно, когда какая-то сумасшедшая блогерша прямо перед стартом пишет: «Ну, погибнет она, поставят ей памятник на малой родине». И я тогда это увидела в каком-то желтом издании.
— Много сумасшедших, несмотря на трансляции с Байконура и со станции, писали, что ни в каком космосе вы не были. Как воспринимала это?
— Людей, поддерживающих теорию всемирного заговора и того, что Земля плоская, не так мало. (Смеется.) Невозможно обижаться на таких. Облить грязью легко. Это могут делать слабые и ничтожные личности. Пару лет назад я поставила в своем родном городе «Каштанку». Завтракаю в кафе с детьми, а я в радиусе метров сорока всегда слышу, что говорят, даже в шумном помещении. Вдруг до меня доносится: «Пересильд, Пересильд»… Слышу, что обсуждают, кто мне дал сделать «Каштанку». Я сначала замкнулась, а потом подумала: «Нет, раз я тут, подойду». Подхожу, здороваюсь, сидят два взрослых на вид интеллигентных мужчины. И я им говорю: «Поскольку я неоднократно услышала свою фамилию, то присоединюсь к этому разговору с вашего позволения. Скажите мне в лицо все, что вы думаете, у вас есть великолепная возможность вылить всю вашу злость прямо сейчас, чтобы это дошло до адресата». Они покраснели и, давясь едой, стали собирать вещи и убежали. (Смеется.) Когда в компании начинают обсуждать кого-то за спиной, мне бывает очень некомфортно, я ненавижу подобное.
— А ты бы ухватилась за фильм «Вызов», если бы там не было космоса?
— Мне очень понравилась история, и я подключилась к героине. В первую очередь рассказ о женщине, которой надо научиться любить и которая хочет встретить свою любовь. Но она до сих пор не может себя простить и отпустить предыдущие отношения. И это история женского коллектива: бабушки, мамы, дочери, что для меня тоже очень понятно. Поэтому роль меня зацепила. Но когда я читала сценарий, космос уже был, не знаю, как бы я прочла без него. (Улыбается.)
