фото: Екатерина Гончарова
За те три года, что прошли со времени нашей последней встречи, в жизни Евгении Громовой изменилось многое: она во второй раз вышла замуж, переехала во Францию, а также попробовала себя как режиссер кино. Об этом и многом другом — в интервью.
— Евгения, не так давно вы сняли пилот сериала «Хрупкое» — это ваш дебют в качестве кинорежиссера. Какова его судьба?
— Он сейчас находится в стадии предпродакшн. Я сняла пилот, но дальше этот проект идет в большое плавание без меня. Мы написали сценарий совместно с Дарьей Раньковской, знаю, что туда вносят какие-то крупные коррективы, поэтому я даже не уверена, что мы захотим остаться в титрах. Мы примем решение после того, как увидим окончательный результат.
— Как вы решились отдать свое детище?
— Когда ты пишешь сценарий для продакшна, ты так или иначе отдаешь права, потому что компания оплачивает работу. Можно попытаться договориться: давайте я напишу, это будет наш совместный проект, но это только на словах. По итогу решение остается в руках «больших людей».
— Ну а пилот им понравился?
— Не знаю, понравился ли им пилот. Но его не показывали для продажи на платформах. И не было даже разговора о том, чтобы свозить его на кинофестиваль «Пилот», например. Моя работа над проектом закончилась на стадии звука, то есть он даже не был доделан. У меня нет никакой информации, почему они решили что-то переиграть.
— Как в таком случае вы расцениваете этот опыт?
— Я адекватно его расцениваю, как первое столкновение с киноиндустрией.
— Жестокое столкновение с киноиндустрией.
— Оно реалистичное, а все реалистичное, как правило, жестокое. Никакой трагедии нет. Я напишу другой сценарий, сниму по нему фильм, и все будет хорошо. Появилась мотивация идти дальше, но точно не плакать и не опускать руки.
фото: Екатерина Гончарова
— Это был ваш дебют как кинорежиссера — как ощущение от взаимодействия с людьми? Вам было проще, что знаете эту кухню с актерской стороны?
— Я знаю ее и с режиссерской, потому что я училась
в ГИТИСе на режиссерском факультете, ставила спектакли, в том числе у Константина Богомолова в теат-ре — «Оля+Сережа». То есть функция режиссерская мне знакома. Я понимаю, как коммуницировать с людьми, выстраивать диалог, добиваться того, что мне надо, работать в тайминге, без переработок. Не было стресса. Да, кино я не снимала, там своя специфика, и очень важна визуальная составляющая, но у меня была крутая команда! Я собрала коллег, с которыми вместе работала, и мне было максимально комфортно.
— Насколько я знаю, Клим Шипенко у вас снимался.
— Да, и Леонид Агутин. Они оба были прописаны в сценарии и приняли мое предложение.
— Не пытался Клим, как более опытный режиссер, давать вам советы, предлагать свое видение?
— Нет, он был довольно гибким, послушным артистом, мне понравилось с ним взаимодействовать. Его сцены были в первый съемочный день, и мне кажется, он своей энергией зарядил всех.
— А с Константином Богомоловым как вам работается? Многие говорят, он сложный человек, тиран и деспот, выжимает все соки.
— Я не воспринимаю его как деспота и тирана и, наверное, поэтому могу с ним работать. Если ты не даешь выжать из себя все соки, это несложно.
— То есть вы человек, который за себя умеет постоять?
— Да, я четко ощущаю свои границы в любой области. И в личных отношениях, и в дружеских, и в профессиональных всегда их понимаю и умею отстаивать.
— Сериал «Госпожа», где вы сыграли главную роль, как раз об этом. Как я понимаю, героиня вам не близка?
— Скажем так, в первой части этого сериала я работала на сопротивление, потому что моя героиня Маруся совершенно не знает своих границ, она зависима от отношений с матерью, на нее сильно влияет ее детская травма. Она очень эмпатичная, помогает всем, кому нужна ее помощь, при этом забывая про себя. И ее добротой часто пользуются. Мне было сложно понять такого человека. Но потом моя героиня изменилась. Грубо говоря, взяв плетку в руку, она осознала, как управлять этим миром. (Смеется.) И тогда мне стало понятнее, как ее играть.
фото: Екатерина Гончарова
— Вы как-то сказали, что вам интересно исследование сексуальности, какие подвижки в этом плане?
— Наш сценарий сериала «Хрупкое» был об этом — своего рода «Секс в большом городе» по-русски, история трех подруг, которые живут в Москве. Мне хотелось показать, о чем они думают, говорят, с кем встречаются и занимаются сексом. Мы специально взяли возраст тридцать–тридцать пять лет, когда еще молодые, но и уже не девчонки, и происходит какое-то осмысление себя. Но я на этом не останавливаюсь — недавно написала новый сценарий, полный метр. Надеюсь, вторая попытка увенчается успехом.
— В последнее время стали появляться фильмы и сериалы на эту тему. Как думаете, с чем это связано?
— Про секс пока еще никто не запрещал говорить.
— И, наверное, в неспокойное время у человека обостряется тот самый основной инстинкт.
— Да, абсолютно.
— На ваш взгляд, «химия» — основа отношений мужчины и женщины? Или в браке на первый план уже выходит другое?
— Без влечения, как мне кажется, не влюбиться в человека. С течением времени отношения обретают новые очертания и совместная жизнь становится гораздо шире и богаче. Есть понимание друг друга с полуслова, полувзгляда. Это тоже любовь, но это уже на другом уровне. То есть надо пройти несколько этапов, чтобы действительно выйти к тому, что мы называем настоящей любовью. Когда ты любишь человека просто потому, что он есть, а не за что-то.
— Это важнее острых ощущений, которые дает страсть?
— Одно другому не мешает. Вы можете, будучи парой, захотеть вдруг острых ощущений, чего-то новенького и обо всем договориться. Если оба согласны, то почему нет.
— А что повышает ваш градус сексуальности — может, красивое белье, красная помада?
— Джейн Биркин однажды сказала: «Если у тебя плохое настроение, надень красивое белье и открой томик Пруста». Но мне кажется, сексуальность — скорее внутреннее состояние. И она разжигается еще сильнее от мужского взгляда, который подтверждает твою привлекательность. Хотя, если прийти в кафе, не надев нижнего белья, можно поймать острые ощущения.
— Вы такое пробовали?
— У меня были случаи, но это не специально. (Смеется.) Давняя история из юности. Помню только это ощущение — под юбкой ничего нет.
фото: Екатерина Гончарова
— С чем было связано ваше первое сексуальное переживание?
— У меня очень рано сформировалась фигура. Мне было двенадцать, и я тогда только начала узнавать, что такое бюстгальтер, но с непривычки ходила без него. Наверное, это были первые сексуальные ощущения, потому что все мужские взгляды были направлены на мою грудь. В школе, летних лагерях парни могли даже зажать. Это было эмоциональное и физическое насилие, когда личные границы грубо нарушались просто потому, что мое тело вдруг стало приобретать вполне конкретные черты и превращаться в женскую фигуру. Для меня это послужило своеобразным триггером, и потому я стала очень жестко выставлять свои границы.
— У вас были какие-то юношеские переживания, связанные с несчастной влюбленностью?
— У меня и взрослые были, в основном в институте. Когда я училась в ГИТИСе, у нас было много любовных драм, просто мясорубка. Поскольку там задействовано много медийных людей, я не могу называть фамилии, но все было очень серьезно. Тогда я начала что-то понимать про себя как женщину, как личность. На третьем курсе побрилась наголо — необходимо было что-то сделать, чтобы выплеснуть эмоции, копившиеся внутри. Некоторые люди в такие моменты пытаются даже навредить себе, это совершенно не моя история. Но я понимала, что хочу что-то поменять. Тогда не было психолога, который мог бы мне помочь. Я просто пошла в общежитие к своей подруге, соседке по комнате, и сказала: «Подстриги меня!»
— И когда вы себя увидели в зеркале, побритой наголо, какая была реакция? Что все стало еще хуже?
— Нет, мне очень шло. Это было классное ощущение, когда у тебя нет волос.
— Обстричь волосы — это же как обнулиться, перевернуть новую страницу.
— Для меня это так и было. И, кстати, очень помогло. Это ни в коем случае не призыв к действию. Сейчас есть психологи, лучше с кем-то поговорить. В то время у меня не было такой поддержки. И это изменение оказалось каким-то новым вздохом для меня. Помню, даже со стороны педагогов было очень аккуратное, нежное отношение. Третий курс, дипломный спектакль, я везде была коротко стриженная, никто мне слова не сказал.
— А как реагировал человек, из-за которого все произошло?
— Это было не из-за конкретных отношений, а скорее кульминация всех страстей и драм и касалось моего принятия себя.
— Как вам Париж, это все еще город влюбленных?
— У меня нет романтизации Парижа. Европа есть Европа, там свои плюсы и свои минусы. До этого я жила в Осло, и если сравнивать эти два города, то Париж очень похож на Москву в плане услуг, предложений досуга, там больше знакомых. Даже взять наше комьюнити: туда много уехало операторов, режиссеров, актеров. И есть какие-то группы, чатики. То есть как будто ты никуда и не выезжал. Каждый день то балет, то театр, то премьера, там очень классно работает нетворкинг, когда ты с кем-то знакомишься, потом тебя знакомят с кем-то еще и так далее. Все очень напоминает Москву, я себя там чувствую как рыба в воде.
— Вы поехали в Париж за вдохновением?
— Мы поехали, чтобы попробовать там пожить. Муж хорошо знает французский, свободно на нем говорит. Неоднократно работал с французскими режиссерами в рекламе. Это была его инициатива, я его поддержала.
— Для вас это второй брак?
— Да.
— Как все изменилось за три года, что прошли с нашего последнего интервью.
— Мы никогда не знаем, что будет завтра. (Улыбается.)
фото: Екатерина Гончарова
— Это пандемия расставила все точки над «i» с вашим первым мужем? Вы тогда приехали в Россию и приняли решение остаться?
— Как оказалось, отношения на расстоянии — совсем не моя история. У кого-то получается так жить, но не у меня.
— Вам, видимо, важен тактильный контакт, потому что поговорить можно и по видеосвязи.
— Тактильный, безусловно. Но еще важнее ощущение, что дома тебя кто-то ждет. Даже если ты приходишь, а человек работает в другой комнате, у него конференция по Zoom и он пока не может выйти тебя обнять, ты понимаешь, что дом не пустой.
— О том, чтобы жить в одной стране, речи не шло?
— У него была работа в Осло, а у меня в Москве.
— Работа становится приоритетом для всех нас в современных реалиях.
— Даже не так. Просто когда работу, которую ты любишь, ты можешь делать только здесь, у тебя нет выбора. Можно отказаться, но тогда кто ты? Ведь ты идентифицируешь себя со своей работой. Отказаться ради того, чтобы быть рядом с близким человеком, который в отличие от тебя будет заниматься тем, что ему нравится? Вряд ли это сделает тебя счастливой. Тут даже не про работу, а про умение искать компромисс. Иногда просто сама жизнь расставляет все на свои места.
— Франция для вас — это тоже компромисс?
— Я думаю, что нет. Пока мне это тоже интересно. Но я для себя давно определила, что буду жить там, где у меня есть работа. Будет она у меня во Франции, прекрасно. Будет в Южной Корее — значит, поеду туда. Я такими категориями мыслю.
— А нынешний муж тоже из вашей среды?
— Он оператор.
— Вы с ним на съемках познакомились?
— Нет, случайно, через друзей. По работе не пересекались, хотя, что называется, были в одном рукопожатии друг от друга.
— Нигде не проходило информации о вашей свадьбе.
— Да, я не очень социальный человек. (Улыбается.) Не вижу смысла активно освещать свою личную жизнь, хотя у некоторых такое представление, что если не распространишь информацию о событии, то и события не было.
— Правду ли говорят об особом шарме и стиле парижанок?
— Я поняла, что чувство стиля у них врожденное. Они любят одеваться в винтажных магазинах и не тратят безумные деньги в галерее «Лафайет». Но выглядят так, будто только что вышли из этой галереи. Джинсики, белая футболка, какая-нибудь oversize-косуха и черные очки. Они умеют красиво сочетать вещи, хотя вроде бы это обычный кэжуал. Это не выходит из моды, Джейн Биркин ходила так же.
— Полагаете, можно этому научиться?
— Думаю, да. У некоторых людей вкус врожденный, другим нужна насмотренность. Сначала нужно купить миллион вещей, которые тебе не подходят, чтобы понять, что тебе идет. Это нормально.
— Уже можете сказать, что нашли свой стиль?
— Я думаю, да. Я за простоту и минимализм. Мой стиль «less is more», что в переводе на русский означает — чем меньше, тем больше/лучше. Но иногда, под настроение или когда есть подходящий повод, могу одеться как новогодняя елка: пайетки, цветные шубы. В этом тоже есть определенный азарт. Но такое случается редко. В основном мой повседневный стиль — чтобы было просто и удобно. Кстати, если говорить о шопинге, в Норвегии у меня больше любимых магазинов, чем в Париже. Мне очень нравится скандинавская мода, такие бренды, как Acne Studios, Iben или Axel Arigato. Я слежу за их коллекциями и, когда приезжаю в Осло, иду в их бутики.
фото: Екатерина Гончарова
— Но любимые духи у вас французские?
— Кстати, нет. Американские. Они называются «I don’t know what». И они сейчас на мне. Но купила я их в Париже. (Улыбается.)
— То, что Париж — это город влюбленных и особая романтика ему свойственна, все же клише, на ваш взгляд?
— У многих моих подруг есть такой пунктик: они хотели бы поехать в Париж со своим возлюбленным. Но, на мой взгляд, достаточно любить себя, чтобы отправиться туда одной. Ты можешь и сама получить удовольствие, просто находясь там. Гулять, где тебе хочется, пройтись по магазинам, посидеть в кафе, выпить кофе на террасе. Всегда наслаждаюсь рилсами Ренаты Литвиновой на эту тему.
— Вы встречались там?
— Нет, не встречались. Но однажды я случайно увидела ее в аэропорту Шарля де Голля, когда прилетела в Париж. Мне кажется, ей идет этот город, а она идет ему.
— А к вам пришло там вдохновение?
— Да, я написала сценарий полного метра и надеюсь, скоро начнется предпродакшн. Также у меня выйдет картина «Агния», где я снималась в главной роли, моим партнером был прекрасный Сережа Гилев. Это фильм про женщину-печницу. Не типичная для меня роль, определенный вызов.
— Вы научились класть печь?
— У меня был мастер, который провел со мной несколько занятий. Оказалось, это довольно сложное дело — буквально единицы в России умеют это делать. И он, конечно, просто фанат своего ремесла. С такой любовью все мне показывал, не дай бог кирпичик положишь неровно. Хотя потом все равно пришлось эту печку разбирать. Но у него все должно было быть идеально. Вот такая роль, очень неожиданная для меня. И то, что происходит с моей героиней, ее трансформация, накладывается определенным образом на события последнего времени — думаю, умный зритель должен считать посыл автора.
— Есть определенный кайф от того, что получается как-то высказываться в условиях цензуры?
— «Мастер и Маргарита» — это высказывание?
— Я думаю, да.
— Для меня — это своевременный, необходимый именно сейчас фильм. Я увидела работу высшего пилотажа. И поэтому для меня есть смысл продолжать заниматься здесь своей профессией. Написать и снять что-то, что так же повлияет на людей, как картина «Мастер и Маргарита» повлияла на меня. Хочется давать людям надежду, говорить с ними на одном языке.
— «Отмену русских» вы на себе ощутили, находясь в Европе?
— Нет, ничего такого. Отношение уважительное, хорошее, я не слышала каких-то оскорбительных высказываний в свой адрес или снисходительного обращения, хотя в бюрократическом отношении все не так просто.
— Язык учите?
— Да, хотя в тридцать пять это и сложнее, чем в пять. Но все равно учу, пойдет в мою копилку. У меня уже есть английский, норвежский, сейчас будет французский.
— О том, чтобы получить опыт материнства, не думаете пока?
— Всему свое время.
— Вы единственный ребенок в семье?
— Нет, нас трое. Год назад у меня появился племянник, очень интересно наблюдать, как он растет. Но я думаю, когда появятся свои дети, это будет совсем другое ощущение. Материнство — особый опыт, его невозможно «примерить» на себя.
— Для этого нужно внутренне созреть, если подходить к рождению ребенка осознанно.
— Ну а иногда он рождается и помогает дозреть тебе. В любом случае дети всегда появляются в нашей жизни именно тогда, когда нужно.
