Фото: THINKSTOCK «Пропаду я, вот раз и нету, и никто и не спохватится, не вспомнит!» — горько думал Васька Синицын, уходя прочь от дома. Пока ему не встретилась его маленькая сестра, которая ради старшего брата сбежала из детского сада. Что случилось с детьми дальше? «Правмир» публикует рассказ из сборника «Рождественский ковчег», который недавно вышел в издательстве «Никея».
«Опять двойка?!»
На дворе стоял зимний, пасмурный день. Он начался лишь недавно, но был темен, точно ночь. Жемчужно-серое небо сливалось со снежными, грязноватыми сугробами так, что казалось, будто все едино: зимний туман заполонил мир собою, заставляя людей забывать, что они ходят по земной тверди.
Люди забыли. Они ворчали, спотыкались, кляли лед, снег и русскую зиму на чем свет стоит. Дети хныкали и отказывались идти в садики и школы. Взрослые злились и кричали. Но все недовольства поглощал туман, и они словно проваливались в небытие.
В такой день Васька Синицын, ученик третьего класса, вздумал прогулять школу. Он шел вдоль стен домов, опасаясь сбиться с пути, которого он, по правде сказать, и не знал. Где он, его путь? Васька просто сбегал от очередной двойки за несделанную домашнюю работу по математике, и нет тут никакого пути. Распутье, беспутье, что угодно, кроме намеченного, продуманного, а уж тем более доброго пути.
А ведь скоро Новый год, Рождество, бабушка приедет с гостинцами, поведет внуков в церковь… Там всегда так тихо и так вкусно пахнет медовыми свечами! Теперь же еще и красиво: в церковном дворе стояла красавица ель из леса, наряженная прихожанами, а сама церковь была убрана еловыми ветвями и цветами.
На Рождество батюшка всегда угощал всех детишек пряниками из монастыря и непременно сопровождал каждого добрым напутствием.
В прошлом году отец Алексий взял с Васи обещание прилежно учиться и слушать старших. Вася обещал искренне, но выполнить не смог.
Что же делать, как быть? Пустят ли теперь Ваську в церковь, пусть даже и с бабушкой, поговорит ли с ним батюшка или покачает головой и выставит вон? Все эти вопросы роились в голове мальчика свирепым роем, не давая ему думать о грядущих праздниках хоть с какой-то радостью.
Наверное, дело не в двойке, просто объяснить взрослому миру, что сейчас у Васьки совсем нет душевных сил справиться с неприязнью к математике и к самой учительнице, он не мог. Мальчик видел перед собой ее вечно недовольное лицо с гневной складкой на лбу, слышал, как она отчитывает его перед всем классом, и эти тяжелые слова как будто припечатывали его к полу.
Затем перед глазами вставала фигура отца: опять двойка, ну-ка, марш в угол! И уж после заплаканное лицо матери: «Эх ты, одеваем-кормим тебя, учим, а ты?» Васька поморщился. Лучше уж совсем куда-то деться, лишь бы не слышать их упреков и угроз.
И он почти делся, бродя тихой тенью по маленькому туманному городку. Воздух был мутен, словно оконное стекло после зимы, и все куда-то исчезли — лишь серые да блекло-желтые стены домов выплывали Ваське навстречу мрачными скалами.
Сестренка
«Пропаду я, вот раз и нету, и никто и не спохватится, не вспомнит! Никто не скажет: “Вася, я с тобой, я за тебя!”» — горько подумал он и поплелся было дальше, как вдруг из-за ограды окликнул его знакомый звонкий голосок.
— Вася, привет! А что ты делаешь? А почему не в школе? Вась, ты грустный, отчего? — засыпала Ваську вопросами его младшая сестра Аленка.
Ей было пять, и она ходила в садик. Должно быть, сейчас у них была прогулка.
Вася скривил лицо. Вечно она за ним хвостом, лезет, тараторит, смеется и обнимает его в любой самый неподходящий момент! Что ей надо опять?! Он тут принимает важное решение, уж и вовсе готовится уйти от всех, а она заметила, держит его, до всего-то ей дело есть!
Так бы и продолжал Васька раскачивать свою карусель раздраженных мыслей, да Аленка никак не хотела отстать от него. Пришлось ответить — сдержанно, по-взрослому:
— Аленка, я ушел по делам, от всех. А ты иди к своим и гуляй. Меня ты не видела, ясно? — строго произнес он.
— Вася, тебя опять обидели… не уходи! Я с тобой! — Девочка нахмурила свое нежное личико и полезла через ограду.
Вася хотел было столкнуть ее обратно, но сестренка застряла на самом верху и начала возмущенно верещать.
Поставленный перед трудным выбором, мальчик топнул ногой от бессилия и злости и помог ей слезть с ограды, бережно поставив рядом с собой на тротуар.
— Вася, ты мой спаситель! Как я тебя люблю! — с жаром проговорила Аленка и крепко обняла его, прежде чем он успел что-либо возразить.
Опасаясь выговора еще и от воспитателей детского сада, Васька взял сестру за руку и повел подальше от шумящих за оградой детей. Вскоре детские голоса стихли, и впереди снова не оказалось совсем ничего, кроме тумана.
— Вася, ты идешь в поход, да? И взял меня? Как мне повезло! — Аленка радовалась радостью маленького восторженного щенка и никак не могла успокоиться.
Васька молчал. Теперь он и вовсе не знал, как быть. Аленка спутала ему и так неясные планы, и уж если теперь их найдут, то… Мальчик зябко поежился, представив себе весь масштаб надвигающейся катастрофы.
Девочка заметила его дрожь и сразу же предложила:
— Вась, а у меня шарф есть и яблоко, хочешь? Чтобы ты не мерз!
И тут он вдруг увидел и услышал ее. Такую маленькую, трогательную, заботливую. В клетчатом пальтишке и шапочке с помпоном. Сама как гномик, а готова отдать ему последнее, лишь бы был весел и здоров!
Полезла за ним, глупышка, через острые прутья ограды, едва не поранившись, бросила все и последовала за братом в никуда. Васе стало так совестно, что захотелось и выть, и плакать, и обнимать эту маленькую доставалу одновременно.
— Спасибо, мне не надо, подержи у себя пока, ладно? — хрипло ответил он, превозмогая в себе проснувшуюся нежность и накатившие рыдания.
— Хорошо! Но ты знай, у меня все есть, я тебе дам, если нужно! — просто ответила Аленка и погладила брата по руке.
— Вот же… — хотел ругнуться Васька и, прикрыв лицо свободной рукой, тихо заплакал в ладонь.
— Вась, не плачь! Все будет хорошо! Я ж с тобой! А еще тебя мама с папой любят, хотя и ругаются! Это они устают просто, правда, Васенька! — утешала его Аленка, продолжая гладить его по руке и одежде. — Пойдем в лес! Там зайцы!
Вася не мог ответить. Так и стояли они посреди тумана, пока он не успокоился.
Зайцы
Аленка же все рассказывала про зайцев, про то, что скоро выпадет хороший, белый снежок, что к Новому году и Рождеству все будет красиво, и люди подобреют, что и мама с папой вспомнят, какой Вася у них хороший, и обязательно поставят дома елку и позовут Деда Мороза с подарками, хоть и сердятся, и что у нее, у Аленки, будет утренник, в новом костюме снежинки, и она будет кружиться и станет самой-самой красивой, всем на радость!
Вася слушал то, от чего раньше отворачивался, и напитывался небывалой нежностью к своей прежде надоедливой сестренке. Откуда в ней столько… всего? Ведь он и гнал ее, и обижал, и никогда не пускал к себе в комнату, а то и вовсе не замечал! А она вот так вот все ему… самое сокровенное открывает, утешает его!
— Пойдем к зайцам, Аленка! Только ненадолго, хорошо? А то замерзнешь еще! — тихо произнес он и повел ее на окраину леса.
Он шел и просил все светлые силы, чтобы зайцы в этот час вышли на поле! Не для себя просил, для сестры.
Они шли осторожно и очень старались не шуметь, чтобы не спугнуть никого.
Остановившись у старой березы, брат с сестрой уставились на поле. Оно было молочно-белым от снега и тумана, и лишь жухлая трава выглядывала ржавыми снопами из-под небольших сугробов. Вася вперился в траву изо всех сил, продолжая мысленно звать зайцев.
И вдруг, когда они с Аленкой уже совсем отчаялись и засобирались домой, к кусту с травой робко подскочил белесо-бурый заяц. Быстро оглянувшись, он принялся нервно грызть последнюю зелень.
Вася возликовал. Его услышали! Теперь хоть наказание от родителей, хоть что, уже и не важно!
— Аленка, смотри, зайчик кушает! — едва слышно прошептал он ей на ухо и указал на обедающего зайца-русака на поле.
— Вася! Зайчик! Живой! Вот спасибо! Я так просила Боженьку, чтобы Он показал тебе его! Ура! — тихонько радовалась малышка.
Васька улыбнулся и погладил ее по плечу. Домой они шли веселые, улыбаясь и болтая обо всем на свете: о новогодних праздниках, семейных вечерах с гитарой, о бабушке и рождественском утре в церкви, о пряниках… Аленка крепко держала его за руку и шагала в ногу, потешно копируя его поступь.
Васька расправил плечи и ступал уверенно: теперь он ощущал себя старшим братом, сильным, смелым и, главное, нужным. Потому и грядущие выговоры хоть от всего мира ему были не страшны. Пусть ругают, пусть! Пусть не будет пряника от батюшки, пусть накажут, но, пожалуйста, лишь бы не один теперь, в праздники!
Навстречу им бежал отец, отчего-то с елкой в руках. Лицо его было бледным и испуганным.
— Живые, Настен, живые, иди сюда! — прокричал он жене, бросил елку и порывисто обнял своих детей. — Ну и задам я вам, паршивцам!
— Так, Василий! Уж ты у меня получишь! — строго произнесла запыхавшаяся мама, но тоже крепко обняла сына и дочь.
Вася стоял в кольце любимых рук и тихо улыбался, уж и вовсе не боясь никакого наказания. Где-то рядом в снегу благоухала папина елка, ее смолистый запах причудливо смешивался с ароматом маминых духов.
«Снова услышали! Я не один…» — пронеслось в голове у Васи, и Новый год с Рождеством показались ему теперь совсем близкими.
— Я с тобой! — прошептала Аленка и ласково улыбнулась брату.
