Собака по кличке Ласточка очень любила своего хозяина, столяра Никитича. И когда тот однажды не вернулся домой, отправилась его искать — куда глаза глядят. «Правмир» публикует рассказ из сборника «Рождественский ковчег», который недавно вышел в издательстве «Никея».
Последний вечер
— Ох ты, девочка, глазастенькая моя! Соскучилась? А я тебе гостинцев принес! — воскликнул пожилой мужчина и радостно положил свертки со снедью на кухонный стол.
Девочка обрадовалась, засияла вся, забегала по кухне. Дорогой человек вернулся, что ж еще? Вечер сразу окрасился во вкусные цвета, обрел радость и смысл. И уж вовсе стало приятно после простого, сытного ужина. Девочка ликовала.
— Ласточка, наелась, да? Вот и славно! — Мужик Никитич любовался чистым восторгом своей Ласточки.
Ласточка улыбалась широко и радостно. Ей казалось, что быть счастливее, чем сейчас, просто невозможно. Оказалось, возможно.
Вскоре наступила ночь, и звезды мягко освещали голубые сугробы. Никитич с девочкой вышли на вечернюю прогулку и, улыбаясь, вдыхали морозный, чистый воздух. Город погружался в ночную дрему, потому было так тихо, словно ночь укутала все дома мягким, снежным одеялом. Лишь изредка слышался вой сирен и гудение машин с центральной улицы. Но это было далеко от дома Никитича.
Городок был небольшим, однако раскинулся по берегам реки, вытянулся весь, как на ладони, и жилось в нем всем привольно. На окраинах и вовсе был простор и тишина, особенно вечерами, такими, как этот.
Ласточка хорошо запомнила этот вечер, до самых мельчайших деталей. Запомнила так, словно не было, кроме него, вовсе ничего. Только этот вечер. Последний.
На следующий вечер Никитич не вернулся домой.
«Глаза-то какие кроткие!»
Ласточка потеряла всякий покой и все ходила взад-вперед, замирая иногда у двери в прихожей и прислушиваясь. Было пугающе тихо. Она подошла к окну и посмотрела в темноту. Под небольшим фонарем проходили редкие прохожие, и снова наступала тишина. Так и просидела она у окна, с тоской вглядываясь в пустоту. Затем устроилась в прихожей. После рассеянно походила по кухне.
А потом наступило утро. В предрассветной дымке задвигались первые люди, а Никитича все не было… Ласточка в отчаянии направилась ко входной двери и с силой толкнула ее. Та, на удивление, легко поддалась. Оказавшись в подъезде, она быстро выбежала на улицу.
Смутно вспомнив, откуда всегда приходил Никитич, девочка пошла в ту сторону.
Вскоре домов стало много, и она растерялась. А еще ей нестерпимо хотелось есть. Ароматы утреннего хлеба и готовящейся еды сбивали ее с толку, и ей было трудно думать о том, где может быть Никитич, где его искать.
«Дорогой ты мой человек, где же ты теперь?!» — думала она и, вздыхая, шла вперед.
Так и кружила она по городу, вглядываясь, вникая во все, что встречала, чтобы хоть краешком глаза ухватить что-то знакомое. Но тщетно.
Однажды ей вдруг показалось, что в столярной мастерской был след Никитича, какой-то неуловимый и легкий, но самого его там не оказалось, и девочка пошла дальше.
На улице было морозно, а внутри ее все урчало от голода и холода, да так, что совсем рассеивало ее внимание. И все же, глотая слезы, она шла дальше, в неизвестность. У колбасного ларька девочке стало совсем нехорошо: она прислонилась к ледяным ступеням и устремила свой влажный взгляд к заветной двери.
— Смотри, смотри, какая милая! Давай ее угостим, Свет! Глаза какие кроткие и будто в слезах! На, на, кушай, кушай на здоровье, все наладится! — розовощекая продавщица угостила девочку самым вкусным и ласково погладила по голове.
Девочка ответила самой теплой благодарностью. Теперь ей стало веселей, и вера в добрый исход ее поисков подкрепилась новыми силами и хорошими людьми на пути.
Церковь и сестры
Девочка отправилась дальше, пристально изучая все, что видела вокруг. Вскоре стало темнеть: зимний день был короток и мимолетен. Усталая девочка исходила все подворотни, магазины и мастерские и нигде не находила следов своего дорогого Никитича.
Наконец перед ее глазами встала небольшая церковь. Стены были слегка обшарпаны, и двор был мал, но что-то знакомое потянуло девочку внутрь. Внимательно принюхиваясь, обнаружила она, что слышала этот запах прежде, от бороды Никитича.
Это необыкновенно воодушевило девочку, и она попыталась пробраться в церковный двор. Однако это оказалось непростой задачей. Старушка в черном подметала крыльцо от снега и, едва завидев девочку, принялась гнать ее вон с церковного двора.
Девочка расстроилась, но не отступала, отвечая что-то свое, жалобное и нежное. На шум из церкви вышел священник и, нахмурившись, подошел к старушке.
— Екатерина Федоровна, что тут за шум у нас?
— Да вот собака окаянная, во двор пробраться хочет! Еще и в церковь, того гляди, полезет! — сварливо ответила старушка, замахиваясь на девочку.
Та молча подошла к священнику и, умоляюще посмотрев в его глаза, легонько уткнулась в его рясу. Так кротко и ласково, что тот наклонился к ней и серьезно проговорил, рассматривая ошейник:
— Девочка, чья ты? Ждешь кого? Да ты, оказывается, Ласточка, так тут написано… Что-то мне кажется знакомым… пойду-ка сестер спрошу!
Собачка немедленно подала голос, продолжая умоляюще смотреть на батюшку. Тот погладил ее по голове и попросил подождать у ворот, объясняя, что войти никак нельзя. Девочка послушалась и села, кротко и смиренно ожидая, что будет дальше, ибо сил идти уже не было.
Священник вошел в церковь, отворив ее двери на мгновение, и снова девочка уловила тот самый родной, добрый, давно знакомый ей запах.
Она звонко залаяла и зажмурила глаза от счастья. Батюшка услыхал ее голос и улыбнулся, прошептав: «Иду, иду, имей терпение!»
В церкви старательно шуршали щетками, натирая своды и фрески к Рождеству. Женщины в платках водили щетками по стенам слаженно и старательно. Одна из них, заслышав лай снаружи, замедлилась, а потом и вовсе остановилась, взволнованно проговорив:
— Сестры! Слышите? Будто бы лай снаружи? Я ж к Никитичу домой должна идти, собачку его к себе на время забрать…В больнице он, травму в мастерской получил… Пойду посмотрю, вдруг что…
— И то верно! Лает! Сходи, Фрось, глянь! — закивали ей другие сестры в ответ.
Едва спустилась она со стропил, как подошел к ней батюшка. Поговорив с ним, забыла Фрося всякую степенность и выбежала из церкви за калитку.
— Ласточка! Это ты? — ахнула она, обнимая собачку. — Ты ж моя хорошая девочка! Ты и впрямь ласточка! Такая кроткая! Ты и голос подаешь деликатнее иных людей! Никитич твой в больницу угодил и все приговаривал: «Как там она, моя девочка, моя Ласточка!» Я ж сама к тебе собиралась, а ты пришла! Вот так чудо перед Рождеством!
Женщина по имени Фрося, добрая знакомая звонаря и прислужника Никитича, помогающего в церкви в свободное от столярства время, бывала однажды у него в гостях и весь вечер играла с его девочкой. Потому что ей так никогда и не удалось завести собаку. Теперь же Ласточка у нее погостит до возвращения Никитича, и это будет самым лучшим подарком к празднику!
Женщина обнимала собачку, и обе беззвучно плакали.
— Завтра же пойдем с тобою в больничный двор, будем Никитича к окну звать! То-то он обрадуется! — сквозь слезы проговорила женщина, и Ласточка тут же радостно облизнула ее лицо.
— Вот, к Рождеству одной радостью больше стало! Какая у нас Ласточка! — умиляясь, произнес священник и удалился, а старушка Екатерина Федоровна даже улыбнулась, любуясь простым, земным счастьем.
