Никогда в своей жизни я не видела, чтобы люди так молились. Да, конечно, всегда были беды, горе и болезни. Молились в позапрошлом веке, и в прошлом, и в первые века христианства. Молились в четырнадцатом году, молились в пандемию. Молились близко и где-то далеко. Но как сейчас, в том самом едином порыве, вот так, перед глазами, в нашем храме, лично я вижу впервые.
Елена Кучеренко
Что уж себя обманывать — потому что вот оно, рядом. Так или иначе коснулось каждого, а не кого-то там. И очень страшно.
И в эти минуты каждая клеточка кричит к Богу знакомые давно слова:
— Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!..
— Избави нас от всякия скорби, гнева и нужды!..
— Спаси, Господи, люди Твоя!..
Слова, которые сейчас стали живыми, стали своими, а не просто текстом богослужения… А к кому еще кричать?
Господи, на Тебя, на Тебя мы все сейчас уповаем!
Все не важно
Люди в храме вдруг поняли, что все не важно. Не важно, кто в чем пришел — в джинсах или без платка.
О, старые добрые времена, когда это было самой большой нашей проблемой. И ломались в бесконечных спорах копья, записывали друг друга в модернисты или мракобесы. В непримиримые враги… Из-за платков!
А сейчас это не важно. Важно, что пришел человек на службу, потому что «прибежище мое и защита моя»…
И стоит рядом с девчонкой в этих самых пресловутых джинсах одна наша бабушка. Которая еще недавно настойчиво совала ей «общественные» храмовые юбки и возмущалась повальным неблагоговением. Стоит и даже не видит. Ей не до того. У нее ТАМ такая же старая сестра. И три дня уже нет связи. Видит она Господа, кричит Ему сквозь слезы:
— Спаси, Господи, люди Твоя!
Плачет и девчонка… О ком? Кто знает… И крестится — коряво и неумело…
Зашел на канон Андрея Критского подвыпивший дедушка… И никого это сейчас не возмущает. А кому сейчас не хочется напиться? И почему он пьет, кто знает?
— Встаньте здесь, вот место, — слышу я шепот.
Иди и ты сюда, дед. Ты очень нужен. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них…» Верю, что и посреди таких дуралеев, как мы с тобой.
Фото: tatmitropolia.ru
Не важно, что кто-то под ухом во весь голос пытается повторять песнопения. Коряво, уродливо, путая слова. Как же раньше это раздражало! Хотелось слушать красивый хор и умиляться. «Тихо-тихо», — шептали в прошлой жизни.
Я оборачиваюсь… Коряво поет какой-то незнакомый мужчина. Большой, солидный, «прикинутый». Поет и плачет. Он явно из «захожан». Но сейчас он НАШ. Он пришел к Богу, на Которого все сейчас уповают. И гладит его по плечу свечница. И тоже поет. Красиво. Она умеет.
Пой и ты, мужик! Пусть Господь услышит тебя!
Мы все сейчас повторяем молитвы вслух. Тоже коряво. Но это сейчас не важно. Как умеем.
Мы можем только молиться
Я никогда не думала, что опять увижу в храме СТОЛЬКО людей. В последний раз это было задолго до пандемии. Сейчас в церковном дворе парковка из колясок, а внутри — стена из спин.
Я никогда не думала, что увижу здесь ЭТИХ людей.
Увижу Борьку из моего дома. Он называл меня блаженной и «православнутой». И смеялся над тем, как я паркуюсь во дворе.
А сейчас, когда я «раскорячилась» на своей машине у храма и не понимала, куда мне притулиться (в радиусе полукилометра — некуда), он постучал в окно:
— Лен, вылезай, давай помогу.
И виртуозно поставил мой автомобиль в какой-то просвет.
— Ты чего здесь? — спросила я Борьку.
Глупый вопрос… Все мы знаем, почему мы здесь.
— Да вот… Помолиться. Что еще делать?
А еще недавно он считал, что храм не нужен, а Бога нет даже в душе. Разве что на Крещение и Пасху Он где-то там присутствует — в виде святой воды и куличей. И то не факт. Но традиции — вещь хорошая.
Мы много спорили, и Борька все повторял:
— Бог мне не нужен. Я сам хозяин своей жизни, и все зависит от меня!
Сейчас от нас ничего не зависит. Как никогда — ничего.
В пандемию можно было хотя бы надеть маску, протереть руки хлоргексидином, сделать или не сделать прививку, выйти или не выйти из дома.
И считать, что ты что-то изменил.
А сегодня мы, простые люди, не можем ничего изменить, не можем ни на что повлиять и не можем ничего сделать. Мы перестали быть хозяевами своих жизней. Мы растеряны, испуганы, бессильны и беззащитны. Хотя нет…
«Прибежище мое и защита моя…»
И поэтому Борька здесь. Мы можем только молиться.
«Ба, как ты там?»
Здесь и Серега — хам и матерщинник из нашего двора. Говорить с ним практически невозможно. Из приличных слов у него в речи только предлоги. Какой там храм…
— Трусы, носки и пиво. Вот и все, что мне нужно, — сказал он мне как-то.
И вот он пришел.
— Серег, ты? — удивилась я. — Ну, скажи хоть ты что-нибудь хорошее.
— Хорошее? Мы — христиане! — выдал Серега.
И в конце от избытка чувств матюгнулся.
«Мы христиане…» Кто бы мог подумать, что я услышу это от него.
Серега пришел поставить свечку. У него там дядька, брат матери. Двоюродные сестры. Бабка Поля… Его любимая бабушка, у которой он в детстве проводил лето и лопал на даче огромную черешню. Здесь такой и нет. Купался целыми днями в речке неподалеку, возвращался к вечеру синий, замерзший. А на столе его ждали вареники с картошкой и луком…
Фото: tatmitropolia.ru
Далекое, счастливое детство. Казалось, так будет всегда. А потом он вырос, закрутила жизнь. Все реже возвращался он в тот сельский дом, где был так счастлив когда-то. И только звонки раз в месяц:
— Да, ба, привет… Нет, не похудел. Да хорошо я кушаю, ба… Отстань!
Для украинских бабушек нет ничего важнее, чем чтобы внуки хорошо кушали. В любом возрасте.
— Все, ба, пока…
Раздражала его уже очень старая лежачая бабка. А сейчас с ней нет связи. И не отвечает на сообщения дядька.
И стоял перед иконой этот странный человек, которому еще недавно были нужны лишь трусы, носки и пиво. И шептал сквозь слезы: «Николай Чудотворец! Помоги! Ба, как ты там?.. Я кушаю, ба, слышишь?..»
Нас проклинают, а мы молимся
Я никогда не думала, что у стольких людей там кто-то есть. Как-то не говорили…
А, оказывается, у Вальки, нашей прихожанки, там сестра. Они — из Житомира. Давно развела их жизнь. Одна вышла замуж за русского и переехала в Москву, другая — за украинца. Разные судьбы, разные гражданства. Разные страны.
Валька звонит ей и слышит в трубку крики и проклятья. И молчит в ответ. Только молится. Многие из нас слышат и читают сейчас проклятья. Нас проклинают, а мы молимся…
У Женьки, которая давно работает здесь, там дочь Олька с мужем. Кто-то, сидя в какой-нибудь Новой Зеландии, все знает, понимает и пишет посты. А Олька, над которой грохочет и которая сидит в подвале без света, еды и воды, не знает. Как тут узнаешь? Сейчас — никак. А с разных сторон от нее все требуют знать!
— Мамочка, молись! — просит Оля.
И мать молится… И нет на ней лица.
— Лена! Они выехали! — почти кричит мне Женька на службе.
И наконец-то в глазах надежда… Появилось лицо.
У Юрки мать боится даже спросить там, можно ли выехать в Россию. У Катерины Андреевны внучка не может выехать в Польшу. Не принимают.
И молятся они, молятся… За них, за нас. Чтобы все были живы. А что еще они могут сделать? Маленькие, испуганные люди…
— Как мы встретим Пасху? — плачет у меня на плече Зойка.
У нее там мать. И мы плачем, обнявшись…
У Ленки там сват. Всегда дружили, внуков вместе нянчили, когда встречались, всегда шутили и смеялись… Ленка вообще хохотушка. Созвонились по скайпу. И молится за свата Ленка. За детей и за внуков. И за себя. И он — за всех. Вот такая жизнь…
У деда Вани не семья, а винегрет. Часть — в России, часть — в Крыму, часть — в Луганске, часть — где-то на востоке Украины. И болит сердце за всех своих, за простых маленьких людей.
Пусть все будут живы. И пишет дед Ваня десятки записок с именами тех, кто здесь, и тех, кто там…
Духовный детский сад закончился
И я молюсь, и мне тоже страшно. Я же — простой, маленький человек. И пытаюсь найти, нащупать эту правду. Хотя бы внутри себя. И как никогда понимаю, что мир лежит во зле, а правда — в Боге. Господи, что Ты знаешь, чего не знаю я?
— Ты не можешь ничего сделать и ничего сейчас понять, — сказал мне один священник. — И когда смятение в душе — читай Псалтирь.
И я читаю… Я не смотрю новости, я ушла из «Фейсбука» и на телевизоре включаю только «Спас» (кто бы мог подумать).
Я не прячу голову в песок. Я знаю, что случилось. Это главное. Этого мне достаточно. Что изменит мое копание в интернете?
Фото: tatmitropolia.ru
Я читаю Псалтирь. И оживают слова…
«Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься?..»
«К Тебе, Господи, взываю: твердыня моя!.. Услыши глас молений моих…»
«Помилуй меня, Боже, помилуй меня; ибо на Тебя уповает душа моя, и в тени крыл Твоих я укроюсь, доколе не пройдут беды…»
«Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю…»
«Научи меня, Господи, пути Твоему…»
«Когда разрушены основания, что сделает праведник…»
Что делать, Господи, что делать? Живут слова, да…
«Я заблудился, как овца последняя: взыщи раба Твоего…»
Как овца… Та одна овца, ради которой Господь оставляет стадо… Как никогда я чувствую себя ей и надеюсь только на милость Божию. А на что сейчас еще надеяться? Господи, спаси меня как-нибудь… Спаси всех как-нибудь и вразуми!
Я читаю Псалтирь, Евангелие, молюсь на службе… И пытаюсь запомнить, зафиксировать в сердце это время, в которое нам неожиданно уготовано было жить. Страшное и великое время. Когда рухнуло все, и человек не может ничего сделать. Он бессилен.
Сейчас мы можем только взывать ко Господу: «И весь живот наш Христу Богу предадим…» Но только теперь по-настоящему! Духовный детский сад закончился! Началось взросление. Через боль, страх и слезы.
— Страшное время, сложное время, — сказал мне сегодня батюшка. — Господь спасает нас, как может.
И плачут люди в храме, и надеются. И взывают ко Господу. Наверное, впервые ТАК.
Маленькие слабые песчинки в буре рухнувшего мироздания. И не осталось нам ничего, кроме как довериться Богу. Теперь — по правде.
«Да будет воля Твоя…» Она же благая, Господи? Ведь правда? Господи, Ты можешь все! Не оставь людей Своих! Пусть сбудутся слова Твои: «Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам». Живые слова… Но прежде — покаяние! И неужели тогда Он не услышит нас всех? И здесь, и там…
